— Не знаю, — ответил я, — мне сдаётся, что вряд ли, — сесть на авторотации сможем?

— Не знаю, — так же уныло ответил он, — как получится.

И мы потянули вперёд и вниз, наш автожир, я так понял, терял управление с каждой секундой всё больше и больше…

Глава 7

Ещё две очереди рядом пролетели, слава богу, опять не попали. Земля всё ближе и ближе… удар, самолёт подпрыгивает, я врезаюсь головой в потолок кабины, но сознание не теряю… всё, останов. Дверцу заклинили, вышибаю её армейским сапогом и вываливаюсь на сухую растрескавшуюся землю, над головой с рёвом проносятся японцы, все трое… хотя нет, только две машины, а третья где?

— А ты похоже зацепил япошку-то — смотри, вон он падает, — услышал я спокойный голос сзади, там сидел на корточках Толик, спрятавшись за откинутой дверцей.

Я посмотрел туда, куда он показывал — и точно, почти у горизонта виделся дымящийся истребитель, который летел явно под углом к горизонтали. И тут же в небе раскрылся парашют.

— Я старался, — скромно ответил я, — однако что мы дальше делать будем?

— Япошку в плен брать, неужели непонятно? — сказал мне Толя, — у тебя как, травм нету?

— Тьфу-тьфу, — ответил я, — голова только кружится, а так всё вроде цело. А у тебя?

— То же самое, — сплюнул на землю он. — Надо замок из пулемёта вытащить, так-то мы его не упрём, тяжелая сволочь, но привести в негодное состояние надо. Берём по нагану, берём НЗ и пошли к лётчику… истребители-то на базу вернулись, горючка наверняка закончилась.

— А если ещё кто налетит? — поинтересовался я.

— Тогда и будем думать, когда налетит, — отрубил Толик, и мы друг за другом направились к месту приземления парашюта. — Странно, что они не попытались своего забрать.

— А у него ведь тоже наверняка наган какой есть, — озабоченно заметил я, — если он совсем не отрубился при падении, то ведь стрелять будет.

— Это ты правильно заметил, — бросил Толик, — меньше, чем на 50 метров, приближаться сразу не будем. Ты вроде японский разговорник листал вчера, сможешь переговоры провести при случае?

— Даже не знаю, — задумался я, — слова «сдавайся» и «вы окружены» вроде помню.

— И как это будет звучать?

— Акирамеру и Аната ва какома… если не напутал.

— Смотри, там какое-то шевеление, — и Толик указал на место падения лётчика.

— Это значит, что он жив-здоров и просто так не нам не дастся…

Степь было ровной, как новый обеденный стол, без малейших холмиков и впадин, где бы можно было укрыться от возможного налёта, это мне очень не нравилось. Не в сусликовые же норы нам, в самом деле, прятаться в случае чего, они уж очень маленькие, эти норы. Тут мне в голову пришла одна умная мысль и я тут же поделился ей с напарником:

— А может нам разделиться — ты тут, например, остаёшься, а я сбоку зайду? Или наоборот.

— Молодец, хорошо придумал, — одобрил Толик, — только не сбоку, а совсем уже сзади, чтобы у него больше времени на кручение головой уходило. Давай по кругу. Сигнал к началу действий по зелёной ракете, — и он продемонстрировал ракетницу, здоровенную такую дурру калибра под 30 мм, не знаю, где он её прятал до сих пор. — Как доберёшься до места, поговори с ним, вдруг он сам сдастся.

Я кивнул и припустился по дуге большого радиуса в левую сторону — до япошки оставалось порядка двухсот метров по прямой и никакого шевеления в той стороне более не наблюдалось. Затаился, сволочь, подумал я, ну или вырубился от травм, тоже вариант. Ну вот я и дошёл до искомой точки — Толик был напротив примерно в 400 метрах, лётчик посередине между нами. Я крикнул японцу «Акирамеру» (сдавайся), добавив от себя «Ватаситаси но коросимасен» (убивать не будем), но что последовало глубокое молчание… но через полминуты оттуда донеслось «Самурай акираменай», что я перевёл как «Самураи, сука, в плен никогда не попадают». Донёс эту мысль до Толика… тот подумал и в ответ крикнул «Ну не хочет по-хорошему, значит, сделаем по-плохому», и тут он залёг на пыльную землю. Я повторил его манёвр.

— Подползаем на полсотни метров, — продолжил командовать он, — потом атакуем.

— Командир, — крикнул я в ответ, — у меня граната есть — чего зря геройствовать, может кинуть её и дела с концами? Я не промахнусь.

— А откуда у тебя граната? — удивлённо спросил Толик.

— Места знаю, — расплывчато отвечал я… не рассказывать же командиру где и на что я её выменял на днях. — Лимонка, новьё, с запалом системы Ковешникова.

— Уговорил, кидай… только сначала предупреди его что ли, что открываем огонь на поражение, а то нехорошо выйдет.

— Эй ты, — крикнул я на универсальном наречии, а потом перешёл на родной, — ватаситаси ва аната (мы тебя убьем).

Ответом мне было гробовое молчание… ну ладно, ты сам напросился.

— Толян, — крикнул я через голову японца, — ты там отвлекающий манёвр какой сделай — постреляй что ли, а то мне во весь рост встать придётся, подстрелит невзначай ведь.

— Принял, — ответил он.

Но в этот момент из-за укрытия, сооружённого из парашюта, донеслось:

— Я па рюски маро-маро панимай…

Во как, в сердцах подумал я, такой, сука, план сорвался, но вслух сказал так:

— То есть ты понял, что мы тебя сейчас гранатой взорвём?

— Поняр… ты сейцас гранату кидай… — донеслось оттуда.

— Ну так может тогда встанешь и руки поднимешь?

Толик с большим интересом прислушивался к нашей беседе, но сам не встревал, а японец после непродолжительной паузы сказал так:

— Не могай… мы должна воевай до конца…

— Ну тогда извиняй, брателло, — виноватым тоном сказал я, — ничего личного… как тебя зовут-то, скажи перед смертью… и если просьбы какие есть, тоже говори, постараемся выполнить.

— Не кидай ницево, братерро, — огласил наконец свою последнее слово тот, — я сама сеппуку дерай… звать меня Хироси Мифунэ, я из Даляня… похорони меня здесь…

— Слышь, Толян, — крикнул я начальнику, — что он говорит-то?

— Не глухой пока… обещай ему, что всё сделаем.

— Хороси, — крикнул я тогда лётчику, — обещаем, что похороним тебя по-человечески. А кстати у тебя нету родственника с именем Тосиро?

— Есть, это мой брат… откуда знаешь?

— В газете про него читал, — быстро соврал я. — Вроде бы он в кино снимается. Если встречу, обязательно расскажу, какой у него достойный брат вырос.

— Котей ёно эйко! — донеслось из укрытия, после чего всё стихло.

— Кажись всё закончено, — крикнул Толя, — чего он там кричал-то?

— Слава императору, если не ошибаюсь.

— Лады, если императору… надо проверить, подстрахуй меня, если что.

И он уверенно поднялся во весь рост и двинулся к Хироси, я контролировал возможные движения того… не, тот лежал и не шевелился.

— Бляяя, — скривился от отвращения Толик, когда дошёл до места, — он и правда себе кишки выпустил…

Я вскочил и подбежал туда же — зрелище и в самом деле было не для слабонервных…

— Однако ж мы ему обещали похоронить — чего теперь делать, лопаты-то у нас нет? — спросил у меня Толик.

— В автожире была сапёрная лопатка… — отвечал я, — давай так сделаем — мы ж не говорили, когда мы его похороним, значит это дело может чуток подождать, сейчас мы находим укрытие и пережидаем там до вечера от возможного повторного налёта Накодзим. А когда стемнеет, выполним обещанное, а?

— Здесь в километре на запад ручей должен течь, он в Халхин-Гол впадает где-то там (и Толя показал рукой, где). А раз ручей, значит у него берега должны иметься, вот под теми берегами и укроемся.

— Всё логично, — согласился я, — погнали к ручью, а то моё шестое чувство говорит, что эти ребята вот-вот вернутся.

И мы во весь опор помчались на запад, в сторону уходящего солнца. Шестое чувство меня не подвело — мы едва-едва успели добежать до ручейка (на полноценный ручей он не тянул), а там у одной его крутой извилины имелся бугор в целый метр высотой, под него мы и залезли. Я предложил еще и грязью вымазаться на всякий случай, а Толик согласился — так мы лежали там, вжавшись в землю внизу и присыпанные грязью сверху битых три часа, истребители противника не меньше десятка раз над нами пролетели. Но вот сесть и забрать своего коллегу так никто из них и не решился. И я их в глубине души понимал — сломаешь шасси на одной из сусликовых нор и выбирайся потом из этой дыры как знаешь.